Мадам Екатерина, убедившись, что Карл уже ничего больше не скажет, ушла.Генрих, коленопреклоненный, дождался начала агонии.

В конце концов мамка осталась одна со своим питомцем. Склонившись над ним,она ловила его тяжелые вздохи, не из сострадания к тому, кто уже не чувствовалстраданий, а просто она не хотела пропустить последнего вздоха.

И она чувствует, что перед этим угасающим духом сейчас таинственно брезжаттолько самые ранние, давно забытые, никому, кроме них двух, неведомые минуты.Они пришли им на память одновременно, и, бок о бок с отходящим от этого мира,она вернулась к тем далеким дням. Его губы вздрагивали лишь от судорожногодыхания; и все-таки она расслышала слово «лес», все-таки уловила слова «ночь» и«устал». Ребенок заблудился в лесу Фонтенбло, и теперь ему страшно в темноте.Это случилось в незапамятные времена его детства и теперь, перед самым концом,еще раз. И она тихонько запела — вместо него. Повторяясь, нижутся друг задругом все те же слова, и мамка выводит вполголоса:

тянет мамка, убаюкивая его и себя.

Вдруг она замечает: что-то свершилось.

Ей-богу, это и был последний — его последний вздох. И она тут жевыпрямляется и, закрывая ему глаза, с чувством доканчивает:

Moralite

Le malheur peut apporter une chance inesperee d’apprendre la vie.Un prince si bien ne ne semblait pas destine a etre comblepar l’adversite. Intrepide, dedaignant les avertissements, ilest tombe dans la misere comme dans un traquenard. Impossible de s’entirer: alors il va profiter de sa nouvelle situation. Desormais la vie luioffre d’autres aspects que les seuls aspects accessibles aux heureux de cemonde. Les lecons qu’elle lui octroie sont severes, mais combien plusemouvantes aussi que tout ce qui l’occupait du temps de sa joyeuseignorance. Il apprend a craindre et a dissimuler. Cela peut toujousservir, comme, d’autre part, on ne perd jamais rien a essuyer des humiliations,et a ressentir la haine, et a voir l’amour se mourir a forced’etre maltraite. Avec du talent, on approfondit tout cela jusqu’a enfaire des connaissances morales bien acquises. Un peu plus, ce sera lechemin du doute; et d’avoir pratique la condition des opprimes, un jeuneseigneur qui, autrefois, ne doutait de rien, se trouvera change en unhomme averti, sceptique, indulgent autant par bonte que par mepris etqui saura se juger tout en agissant.

Ayant beaucoup remue sans rime ni raison, il n’agira plus, a l’avenir, qu’abon escient et en se mefiant des impulsions trop promptes. Si alors on peutdire de lui que, par son intelligence, il est au dessus de ses passions ce seragrace a cette ancienne captivite ou il les avait penetrees. C’est vrai qu’ilfallait etre merveilleusement equilibre pour ne pas dechoir pendant cettelongue epreuve. Seule une nature temperee et moyenne pouvait impunements’adonner aux moeurs relachees de cette cour. Seule aussi elle pouvait serisquer au fond d’une pensee tourmentee tout en restant apte a reprendre cetteserenite d’ame dans laquelle s’accomplissent les grandes actions genereuses, etmeme les simples realisations commandees par le bon sens.

Несчастье может даровать неожиданные пути к познанию жизни. Казалось бы,столь высокородному принцу не суждено было в удел такое обилие бедствий.Бесстрашный, равнодушный ко всем предостережениям, он попал в беду, какпопадаются в капкан. И ему не вырваться; тогда он решает извлечь пользу изсвоего нового положения. Отныне жизнь показывается ему с иных сторон, нежели тенемногие, которые зримы для счастливцев мира сего. Суровы уроки, которые онаему преподает, но насколько же глубже они проникают в душу, чем все, чтозанимало его в дни безмятежного неведения! Он учится настороженности искрытности. Это всегда может пригодиться, а с другой стороны, ведь ничего нетеряешь, отирая плевки унижений, выращивая в себе ненависть и видя, как умираетлюбовь, когда ею помыкают. При некоторой одаренности все это можно охватитьмыслью так, что превратится оно в стойкий опыт души. Немного погодя этибедствия приведут его на путь сомнения во всем; но, побывав в шкуре угнетенных,молодой государь, прежде ничего не ведавший, сделается человеком мудрым,трезвым и снисходительным — столько же от доброты, сколько от презрения; вместес тем, действуя, он окажется способным судить самого себя.

До того он слишком много суетился без смысла и толку, а теперь начнетсовершать поступки лишь по зрелом размышлении, остерегаясь чересчурнепосредственных порывов, И если тогда можно будет о нем сказать, что ум еговыше страстей, то этим он будет обязан своему былому плену, когда он проник вих истинную природу. Правда, потребовалась необычайная выдержка, чтобы не пастьво время столь долгого испытания. Лишь натура уравновешенная и наделеннаячувством меры может безнаказанно подражать распутным нравам этого двора. Илишь такая натура способна, отважно погрузиться в пучину мучительных дум и всеже сохранить в себе силы и вернуться к душевной ясности, при свете которойсовершаются и великие деяния, полные благородного великодушия, и повседневныепоступки, внушенные всего лишь здравый смыслом…

VI. Немощь мысли

Нежданный союз

Что это случилось с Марго? Она вдруг заявила о своей готовности помочьбегству и того и другого — короля Наваррского и своего брата д’Алансона. Пустьодин из них, переодевшись в женское платье, сядет рядом с ней в карету, когдаона будет выезжать из Лувра. Она имела право взять с собой провожатую, и тойразрешалось быть в маске. Но так как беглецов было двое и ни один не хотелуступить другому, то план этот не осуществился, как и многие другие. Впрочем,Генрих никогда в него и не верил. Ведь уж сколько таких планов сорвалось. Оннашел, что Марго прелестна в своем великодушии, и только потому не отказалсясразу же. Видя, как велико несчастье Генриха, она пожалела о том, что некогдасама выдала его матери. Он был тронут, хотя и угадывал крывшиеся за всем этимличные побуждения: желание отомстить мадам Екатерине за смерть своего ЛаМоля.

Даже во время торжественного погребения Карла Девятого, через сорок днейпосле его смерти, Генрих только и думал о том, как бы удрать. Была сделана ещеодна попытка, — предполагалось, что Генрих уедет из Лувра на лодке ипереправится на тот берег. Неудача вызвала в нем бешеную ярость, он сталвыкрикивать самые нелепые угрозы, но на этом дело и кончилось. Отныне к немумогли подъезжать с самыми соблазнительными выдумками — Генрих относился к нимсовершенно спокойно. Ни следа прежней опрометчивости. Правда, когда такиепредприятия обсуждаются слишком долго, все в них становится сомнительным, нетолько исполнимость самого плана, но и его желательность. Это верно как дляпланов побега, так и для всех случаев жизни. Наварра советовался много и совсеми. Ночью у него были для этого женщины, днем мужчины. И каждый из них могдумать, что Генрих его развлекает, или дурачит, или почтительно выслушивает.Одни видели в нем придворного весельчака, другие искали возвышенные чувства, ноон всех водил за нос. Даже когда изредка дарил кого-нибудь своейоткровенностью, то старался, чтобы это было потом разглашено и послужило егоуспеху. И пользовался любым случаем, чтобы лишний раз выразить свое восхищениеперед мадам Екатериной. Послушать его, так Варфоломеевская ночь — шедевр мудройполитики. Вопрос только в том, что было гениальнее со стороны королевы: убитьЖанну и Колиньи иди даровать Генриху жизнь.