— Ну что, Дьепп! — воскликнул Агриппа д’Обинье, уже исполненный поэтическоговдохновения. — Не только под Дьеппом стоим мы на этой мглистой равнине, междупоросшими лесом холмами и рекою Бетюн, где мы роем траншеи, и я даже снялбашмаки, так горяча работа. Здесь находится одна лишь наша телесная оболочка;как земляные черви, голые, мы пробиваем ходы в глине, роем два окопа, одинпозади другого, чтобы устоять, когда по равнине на нас двинется злобный враг. Имы стараемся здесь укрепиться по всем правилам человеческого искусства изацепиться за этот клочок земли. С тылу у нас деревня Арк, а над нею —крепость. Еще дальше нам послужит заслоном город Дьепп, если придетсяотступать, и мы даже можем надеяться на помощь английских кораблей.

— Ну и хватил, Агриппа, — заметил Рони. — Отступать мы не будем.

А дю Барта вставил: — Пожалуй, даже не сможем — когда протянем ноги на этомполе.

— Господа! — остановил их Роклор. Однако Агриппа не оторвался от своихмыслей, или, вернее, своего стихотворения: — Конечно, наша телесная оболочканаходится здесь, на этом поле под Арком, где слева от нас река, справа поросшиекустами холмы, серые от тумана, и между ними деревенька Мартеглиз.

— С харчевней и хорошим вином. Я пить хочу, — вставил Роклор.

— Когда на этом поле мы протянем ноги, — повторил вполголоса дю Барта исосчитал слоги.

Агриппа: — Но где же мы духом? Не в харчевне и не на равнине среди другихмертвецов! Духом мы уже в будущем — после сражения, после победы. Ибо кто же незнает, что мы должны победить. Даже враг это почуял. Майенн и его легионы ужеспешат сюда и жаждут лишь одного: чтобы мы их разбили.

— Где уж там, — заметил Рони холодно и трезво. — Майенн идет сюда отнюдь неза этим, он хочет захватить короля — он сам говорил и воображает, что оченьсилен и куда как хитер.

Агриппа: — И все же в тайном закоулке сердца он жаждет того же, чего жаждетвесь мир — не только Дьепп и взволнованное королевство. Мы должны их спасти отИспании и от них самих. Мы сломим власть мирового владыки. Мы боремся не сними.

— А с их испорченностью и слепотой, — добавил дю Барта.

Агриппа же торжественно: — Друзья! Нашей победы ждет все человечество, самыедальние страны взирают на нас и все гонимые. С нами молитвы униженных,угнетенных, а также совесть мыслителей, она говорит за нас.

Даже Рони согласился с этим:

— Мы действуем в полном согласии с гуманистами всего Старого света. Но этоне стоило бы и ломаного гроша, если бы гуманисты умели только думать, а неездить верхом и сражаться.

— А они умеют, — подтвердили Роклор и дю Барта. Рони сказал:

— Морней объявил всем королевствам и республикам, что именно мы должнысвергнуть мирового владыку. Морней послал Фаму, и вот по всем странам летитона, трубя в трубу, возвещая о том, что мы бьемся за право и свободу — они нашисвятые. И что мы выступаем от имени добродетели, разума и меры — они нашиангелы.

Роклор спросил вызывающим тоном:

— Разве вы сами в это не верите, господин Рони? — Но тот ответил:

— Поверить я готов и в это и еще во многое. А вот иметь мне хотелось бынесколько тысяч ливров из вьюков толстяка Майенна.

Дю Барта заговорил со всей силой, какую дает твердое знание, и со страннымиинтонациями, точно гость, который пришел откуда-то с вестью и скоро долженвозвратиться.

— Нет, не на этом поле протяну я ноги, — можете мне поверить. Всем нам ещесуждено сквозь земной удел увидеть клочок голубого неба. Повержена будет намидесятикратная сила врага, и я слышу, как облегченно вздыхают народы и посланцыреспублик и пускаются в путь, чтобы поклониться нашему королю и заключить с нимсоюз.

Рони хотелось вставить: «Ну, ты перехватил. Ведь это лишь незначительнаяпобеда, четыре тысячи солдат, которые держатся, зацепившись за самый крайматерика и королевства; по человеческому разумению такая горсточка ничего неможет решить. Но, может быть, мой король больше, чем король без страны? И послыбудут действительно спешить к нему? Да нет, куда уж там. Ну, а Фама? — возразилон самому себе. — А взирающий с надеждою мир? А этот король?» Тут он встретилсявзглядом с господином де Роклором, и тот кивнул ему молча и уверенно. Для всехэтих людей, называвших себя червями, для строителей земляных укреплений,которые они возводили, босые, зарывшись ногами в землю, правда сделаласьотчетливо зрима, хоть и плотен был окружавший их туман. Им первым, в видевеликого исключения, было дано знать ближайший час действительности.

Агриппе осталось только прочесть те строки, которые в нем уже звучали;остальные приготовились слушать.

Проговорив эти слова, Агриппа умолк, ибо туман действительно расступился,над их головой показался овальный клочок неба, брызнул свет, и они своимиглазами увидели — что именно, потом никто из них не рассказал. Но это были тесвятые и ангелы, которых они перед тем призывали, и все стояли в овале света.Ликами, одеждой и доспехами они походили на самых прекрасных и отважных боговдревности. А среди них совершенно ясно виден был сам Иисус Христос в образечеловека.

Псалом LXVIII [34]

Под Арком, в траншее, Генрих выговаривает своему маршалу Бирону за то, что онивот уже неделю ждут нападения противника. Майенн стоит за лесом, и никакойперестрелкой его оттуда не выманишь. В такой туман он сражаться не будет. Ноэтот же туман мог оказаться немалым преимуществом для меньшего войска. Генриххочет навязать неприятелю бой. Старик не советует. — Вы меня послушались, сир,и не засели в этом паршивом Дьеппе! Это такая паршивая дыра! — Она так и кишитпредателями, — добавляет Генрих. А маршал: — Вы разбираетесь в людях, мне насебе пришлось в этом убедиться. Зато я лучше вас вижу преимущества того илидругого поля боя. Никакой туман не должен заставить вас уйти с этого широкого,отовсюду защищенного четырехугольника. Можете быть уверены, что здесь выудержитесь. Здесь за вас сами условия местности: с тыла крепость, слева река сболотистыми берегами, недоступными ни для конницы противника, ни тем менее дляего пушек. А стрелять издали в тумане он не может.

— Зато наши пушки, — пробормотал Генрих. — Где они у нас? В том-то и весьсекрет! Вот будет сюрприз!

Бирон взглянул вокруг, они помолчали. Потом маршал пожал плечами: — И справаМайенн не может напасть, холмы поросли кустарником, лощины очень узкие. Емуостается только одно — двинуться со стороны леса, через открытое поле. Сир! Выбудете ждать его между вашими двумя полевыми укреплениями: передовое защищаютпятьсот ваших гугенотов, когда-то я с ними имел дело, знаю. Но там местадостаточно, и вы можете выстроить по фронту еще пятьдесят конников.

— Вы все тщательно продумали, Бирон, это знают и войска. У меня солдат нетак много, и поэтому каждый способен судить сам обо всем и все видеть. Егобоевой пыл не слеп, а вызван пониманием. И наше преимущество в том, что насмало.

— Сир, ваше лицо закрыто от меня прядью тумана, и я не вижу, смеетесь вы илинет.

Генрих шепнул ему на ухо: — И туман скроет от врага, как нас мало и какудачно мы расположились, — закончил он и провел рукой от одной точки широкойравнины до другой: там было шесть опорных пунктов, он знал каждый и находил ихдаже среди тумана.

Ни Генрих, ни Бирон не упомянули о том, что само собой разумелось: туманзащищал, но он таил в себе также опасность и для тех и для других. Весь денькрались в обе стороны невидимые лазутчики. В гигантской армии Лиги то и деловозникала беспричинная тревога. А в королевском войске люди прикладывали ухо кземле и слушали. Наутро Майенн решил больше не ждать, пока туман рассеется; онударил по врагу. Майенн владел военным искусством, он напал неожиданно илидумал, что неожиданно. Он не стал двигаться по равнине, а послал отряд пехоты —всего триста немецких ландскнехтов — в обход, через холмы. Если его сведенияверны, то король собственной особой стоит справа от второй линии укреплений.Прячась за кустами и в тумане, надо обойти и захватить его; таким маневромМайенн надеялся сразу же выиграть бой. Захватив короля, немцы кинутся ко второйлинии окопов, атакуют с тыла первую, а там соединятся с конницей Лиги. Есливзять все укрепления и королевскую гвардию, то от войска Генриха останутся наоткрытой равнине всего две-три кучки, готовые сдаться. Так рисовал себепротивник тот бой, который он собирался начать. Но судьба готовила ему совсеминое.