Флорентийский ковер

Мать Генриха не могла отрицать, что принцесса Валуа ведет себя вполнеблагопристойно, да и сложена безупречно, хотя уж чересчур затягивается. У Маргобыло белоснежное лицо, спокойное и ясное, как небо, — так, по крайней мере,выразился некий придворный по имени Брантом; но Жанна отлично умеларазобраться, что здесь от жеманства, а что от белил. Тут их накладывали такгусто, как, пожалуй, только в Испании. Да и придворные, конечно, преувеличивалипрелести своего божества, точь-в-точь как идолопоклонники. Жанне довелосьнаблюдать из безопасного отдаления некую безбожную процессию, главнымдействующим лицом которой был отнюдь не поп и даже не епископ: предметомединодушного поклонения дворян и народа оказалась Марго, сверкающая жемчугами икаменьями, осыпанная ими, как звездами, с головы до пят. Простолюдины стояли наколенях по обеим сторонам улицы. А кто шел в процессии, тому казалось, чтотолпа несет его. Над всей этой давкой стояло многоголосое бормотание, похожеена молитву. Вероятно, это было кощунством.

Когда Марго вернулась в замок, Жанна попросила ее к себе в комнату, и таявилась тотчас, как была, в торжественном наряде и во всех драгоценностях.Жанна невольно отметила, что у прославленной красавицы щеки уже слегка отвислиили, по крайней мере, отвиснут, когда она станет чуть постарше, и что современем это будет вылитая старуха Екатерина.

— Дорогая дочь, — начала Жанна ласковее, чем хотела бы. — Ты красива идобра. Такой и оставайся — это мое единственное желание. Поистине твой мужбудет счастлив.

— Мне хотелось бы надеяться, дорогая матушка, что, хваля мою внешность, выне льстите мне. Что же касается моих нравственных качеств, то позвольтепризнаться вам, они еще ничтожнее, чем физические. Я не получила никакоговоспитания, или, вернее, — крайне беспорядочное.

— Говорите вы, без сомнения, очень складно, — ответила Жанна, сноваобращаясь к будущей невестке на «вы». А тем временем Марго вспомнила, как еемать и брат в виде назидания отлупили ее за то, что она спала с Гизом. Ах,когда-то ей доведется снова испытать эти радости? Мадам Екатерина отправила егоподальше отсюда, лишь стало известно, что едет свекровь. Теперь ему приказаножениться, и ее красавчик для нее потерян. У бедняжки едва слезы не выступили наглазах. Хорошо еще, что она вовремя вспомнила о своих накрашенных веках — ведьс них сошла бы вся краска — и о гладком лице — струйки соленой влаги сейчас жепроложили бы на нем бороздки. Главное — удержать первые слезы…

А Жанна продолжала: — Мой сын — деревенский юноша, а все же он королевскийсын. И он солдат, поэтому у него есть и чувство чести и подлинное благородство —два качества, необходимые истинному солдату.

— Великодушие и честь — одно и то же. Я читала у Плутарха…

— И моему сыну я давала Плутарха. Он хорошо умеет выбирать себе образцысреди великих людей. Не думайте, будто он беден духом, хоть я и говорю, что онпрост. Его шутки идут от живости чувств, а не от мудрствовании лукавых илигробов повапленных.

Марго тут же подхватила ее слова: — Ну да, в нем течет королевская кровь, носовершенно здоровая, а его дух не сознает своей утонченности. — Этот портретбыл полной противоположностью ее самой, поэтому ей и не трудно было егонабросать. А Жанна, ошибочно полагая, что столь горячей похвалою своему сыну ейуже удалось затронуть чувства будущей невестки, неосмотрительно продолжалаоткровенничать:

— О! Как бы я желала, милая дочь, чтобы вы, поженившись, оставили этот двор.Здесь все растленно. Бесстыдство до того доходит, что женщины сами предлагаютсебя мужчинам.

— А Вы тоже заметили? — вздохнула Марго. — Конечно, нравы здесь дурные.

— Живите в мире и согласии да подальше отсюда! У меня есть поместья вВандоме, там вы будете правителями, а тут, при французском дворе, вам придетсявести праздную жизнь, подражая той бесполезной роскоши, какую я видела сегодня,во время процессии — да ста тысяч талеров не хватит на такие драгоценности,которые были на иных! Но господь хочет, чтобы ему служили иначе, не кичились бысвоей праведностью, а боролись во имя божие. Дорогая дочь! Все мы грешны,однако протестанты преданы не только царствию земному: в этом наше оправдание;мы умеем терпеть бедность, жить под угрозой и смиренно ждать — во имя свободы,а она — в боге.

Королева Жанна наконец перевела дух, она, не отрываясь, вглядывалась вбелоснежное лицо принцессы Марго, которая совсем закрыла глаза. А Марго в этовремя думала: «Да, они опасны! Моя мать совершенно права, они очень опасны. Инужно принять против них какие-то решительные меры, что, впрочем, как я сильноподозреваю, мама и намерена сделать. Только откладывает, пока под ее надежнуюопеку не попадет и мой Генрих — этот деревенский паренек, честный солдат спылким сердцем и еще кое-чем, что для меня лично гораздо важнее всего прочего».Так размышляла Марго, а Жанна в это время стиснула рукой ее колено. Своимжестом она словно хотела закрепить право на эту девушку, и вместе с тем в нембыла мольба:

— Приди к нам! — Это был опять ее необычный голос, подобный звону большогоколокола — Прими истинную веру! Ты станешь счастливее, чем могла когда-либо себепредставить. Наша страна познает единение и мир.

— А за чей счет? — спросила сестра Карла Девятого, все еще не размыкая век.«Конечно, это невозможно, — решила Марго про себя. — Кроме того, эта страннаяженщина, кажется, совсем голову потеряла. Ее рука, лежащая на моем колене,напрягается: да, она, бесспорно, оперлась на меня, а одна нога начинаетподгибаться. Если я сейчас не удержу ее, она упадет мне в ноги». Принцессаторопливо схватила Жанну за кисть руки.

— Мадам, вы слишком высокого мнения обо мне. Может быть, я, как вы перед темвыразились, только гроб повапленный. Однако мой брат — король Франции. Мой отецтоже был королем, оба католики, в этой вере я выросла. Изменить тут мы ничего свами не можем, даже если бы я и хотела. Все мои предки-короли были католиками,и я не вижу, как бы я могла посещать ваши проповеди, но это еще не значит, чтоваш сын обязан ходить к обедне: я буду терпимой.

— Итак, ты хочешь остаться с ним при этом развратном дворе? — Голос Жаннызазвучал холодно, трезво, сейчас она сказала «ты» только из пренебрежения. Всеже она подавила закипевшую в ней ненависть во имя своих высоких и неизреченныхцелей. Кто, в конце концов, эта девушка, от которой так навязчиво пахнетмускусом? И разве ее злая воля может что-нибудь задержать или изменить?

— О! — слегка вздохнула Марго и снисходительно, даже с жалостью к этойнесчастной женщине сказала: — Ваш сын, конечно, скоро научится придворнымманерам. Я готова его защищать. Правда, сделаться протестанткой я не могу, но счестным, искренним протестантом мы поладим — я это чувствую. — Она продолжаласвои рассуждения, ибо принцесса Валуа умела быть красноречивой. Однако каждоеее слово было не к месту и только озлобляло мать Генриха; но этого принцессазнать не могла. Напротив, увлекшись, Марго даже приплела сюда сестричку своегожениха, незаметную девочку, о которой никогда раньше и не вспоминала. Правда,она назвала ее имя еще и потому, что дверь в соседнюю комнату или, вернее,висевший на двери ковер чуть шевельнулся. Тогда Марго сказала более громко:

— Если б даже я не видела в вашем сыне, мадам, своего друга и господина, товаша прелестная дочь завоевала бы для него мое сердце. У нас тут таких девушекне встретишь, я впервые вижу подобное создание, и, простите за ученоесравнение, нежный облик вашей Екатерины напоминает мне одну из царственныхпастушек древности.

Вслед за этими словами действительно вошла Екатерина. Ее мать Жанна, необратившая внимания ни на флорентийский ковер, ни на его движение, испугалась,на миг она была готова даже поверить в сверхъестественные способности своейбудущей невестки, тем более что Екатерина была босая и распущенные волосыпадали волной на ее белое ночное платье. А упомянутые принцессой пастушкитолько и могли быть такими же белокурыми и с такими же невинными личиками. Чтоже касается Марго, то она разыграла изумление, однако не нарушая ни вкуса, нимеры. Она просто встала и приоткрыла объятия, протягивая руки навстречу милойдевочке.