В это она почему-то верила и оттого не понимала, что король Филипп ищет себево Франции наместника — к тому времени, когда государство будет расшатано спомощью испанского золота, а он станет в нем единственным властителем. А рядомс ней стоял человек, который начинал это понимать. Но мадам Екатерина, хитроприщурившись, ответила ему:

— Иди-ка ты лучше к какой-нибудь красивой даме, королек. Вы с Гизом должныкак можно больше развлекаться у меня на глазах, тогда я вас не боюсь.

Король Франции сидел, закутавшись в свой меховой плащ, и писал; он былохвачен тихим унынием, именно такого настроения и ждал Генрих, чтобы многое емуоткрыть. Самое плохое д’Анжу знал: один из его любимцев нынче пал на поединке —Можион, прелестный мальчик, и заколол его офицер Гиза. Это уже переходит всякиеграницы: Гиз не только мутит народ на улицах, он сеет страх даже в замкекороля. — Кузен Наварра, мы недооцениваем его.

— Допускаю, — сказал Генрих. — Голиафы, и вообще такие герои, как он, умеютбыть не только грубыми. Нельзя забывать, что они и коварны.

— Я, — заявил король, — хочу ответить на это коварство достойно, хотя и небез мудрого расчета: в списки Лиги я внесу и свою королевскую подпись.

Что он тут же и сделал с большой торжественностью и в присутствии многихсвидетелей из всех сословии. Пусть народ и почтенные горожане убедятся воочию,что незачем напоминать с помощью каких-либо сообществ о его обещании защищатьрелигию. Он ставит свою подпись в самом начале, над подписью лотарингца, в знактого, что будет всеми способами бороться против распространения гугенотскойереси. А между тем, сам этому не верит, да и никто не верит слабому королю.Своею подписью он только подтвердил, что по всей стране бродячие монахиподстрекают против него народ, что в каждой деревне листы со спискамисторонников Лиги покрываются именами и крестиками, и у каждого парня при этомстоит перед глазами храбрец Гиз, и у каждой девушки — красавец Гиз, что геройих грез — только он, а вовсе не какой-то унылый Валуа, который то грустит, тораспутничает и возится со своей свитой из мальчишек.

Генрих, третий король Франции, носящий это имя, забывал свой сан, когданаряжался восточным султаном или кающимся грешником. Но как французскийгосударь, он любил повздыхать над своим истинным положением и брал себе тогда внаперсники своего зятя Наварру, ставшего впоследствии четвертым королем,носившим имя Генрих. Однажды утром король приказал позвать его; близилосьрождество, лежал снег, и в замке Лувр стояла необычайная тишина, словно оностался наедине с самим собой. — Генрих, скажи, что ты обо мне думаешь! —просительно обратился к нему король.

— Что вы мой государь и король, сир.

— Ну, над этим думать особенно нечего. Нет, когда ты начинаешьразмышлять?

— На вашем месте я бы не стал допытываться. Вы действовали один-единственныйраз, и вашим делом была Варфоломеевская ночь. Нынче Гиз намного сильнее, чембыл тогда адмирал. Но вы король, и не случайно, конечно, вы дали ему стать ещесильнее.

— Речь не об этом, — угрюмо пробормотал король. — Я жду, что надо мной будетсовершено насилие.

— Предупредите его.

— Ты ведь слышишь: я жду его с нетерпением, — прошептал король и весьзатрепетал. Он даже рот прикрыл рукой. — Мне сообщили, что Гиз хочет меняпохитить. Что же будет? Я его пленник. Он хозяин моего королевства и входит комне с арапником…

— Он на голову выше меня, — сказал Генрих Наваррский. — А что будет дальше?Такой верзила имеет передо мной лишь то преимущество, что может снимать колбасыс потолка — вот и все. — А про себя добавил: «Король хотел, чтобы я убил и егобрата, Перевертыша. Не потому ли, что тот одного роста со мной? Разве во всемэтом разберешься?!»

За дверью послышалось шарканье многих ног и звон оружия; дверь распахнулась,и один из адъютантов Гиза доложил о нем. Но не так, что Гиз-де просит короляпринять его господина, — нет, распоряжался герцог. К тому же он заставил короляФранции ждать, и тот воспользовался этими минутами, чтобы спрятать своегокузена Наварру.

— Послушай, что он осмелится предложить королю. А если он нападет наменя…

— Может случиться, что он проколет шпагой и портьеру. Лучше уж я покажусь доэтого и тоже скажу словечко.

И вот появился третий Генрих, из дома Гизов. Громкая команда, оказаниепочестей, торжественное появление. Король Генрих сидел у письменного стола,кутаясь в меховой плащ, Генрих Наваррский выглядывал из-за портьеры.

Герцог шляпы не снял и не обнаружил никакого желания преклонить колено. Онсказал: — Погода для охоты подходящая. Я увожу вас, сир.

Король громко кашлянул, это служило сигналом для кузена и означало: «Вотвидишь! Похищение!» Гизу же он ответил:

— Конечно, друг мой, но видно, что у вас нет парламента и вам не нужновыпускать для него указы, если он не желает вносить в свои протоколы угодныевам изъявления вашей благосклонности.

В голосе герцога зазвучали резкие ноты, когда он ответил: — И ваш парламентсовершенно прав, так как ваши указы обогащают только придворных, а народ идет кгибели.

— То же самое говорили, когда еще был жив мой брат Карл. А народ, всущности, только и делает, что идет к гибели. — Король сказал это неспроста, агерцог повел себя именно так, как от него и ожидали. Он разразилсяобличительной речью, точно настоящий трибун. И вперемежку с ошеломляющимицифрами наговорил пропасть громких слов. Когда сказать уже было нечего, корольс потемневшим лицом пробормотал из своих мехов, едва шевеля толстымигубами:

— Видишь, Гиз, потому-то я принял тебя наедине, без свидетелей: я опасался,что ты иначе не сможешь так свободно все это выложить.

— А кого мне бояться? — спросил герцог, выпятив грудь и расставив ноги.Предложенное ему кресло он отпихнул. — Кто из нас обоих действительно вождьЛиги? — спросил он.

— Ты, — убежденно заявил король. Герцог ощутил в этом ответе что-то, чтовызвало в нем презрение. И он небрежно бросил: — Хоть вы и король, но недворянин, а потому королем не останетесь. Я… — Он запнулся, потом крикнул ещераз: — Я… — но вовремя спохватился и не договорил тех слов, что уже вертелисьна языке: «сам стану королем».

Король же вместо того, чтобы дать ему отпор, только подзадоривал наглеца.Кузен, скрытый портьерой, уже едва в силах был терпеть такое дерзкое обращениес лицом королевской крови. Отпрыском той же крови, хоть и в двадцать седьмойстепени родства, был он сам. Он шевелил складками портьеры, чтобы привлечьвнимание Гиза. Но Гиз был слишком занят тем, как бы посильнее унизить короля. —Вы король только для ваших любовников, — грубо заявил он. — Да и их поубавится,когда убавятся деньги. А в конце концов вы забьетесь в какой-нибудь паршивыйугол вашего королевства и будете там сидеть без всяких любовников, без денег идаже… без крови.

Тут короля потряс ужас. Он натянул на голову свой меховой плащ, и кузен запортьерой понял, что сейчас Генрих третий сползет под стол.

Но он умоляюще пролепетал: — Продолжай!

Это было уже слишком даже для такого бесчувственного истукана, как Гиз. Онвдруг умолк, повернулся и подошел к креслу, которое перед тем отпихнул. —Продолжай! — пробурчал он себе под нос и пожал плечами. Свидетелю за портьеройвсе было слышно, так как и кресло и герцог находились совсем рядом. У Генрихадаже слезы выступили на глазах: какой-то бессовестный нахал с избытком крови вжилах и шайкой черни за спиной, без всяких заслуг и без всяких прав смеетдержаться перед королем этаким героем и грозить ему, что, мол, последняя кровьвыступит у него из пор, как у его брата! Что только творится в этом мире!Генрих Наваррский отбросил складки портьеры и вышел, держа в руке обнаженнуюшпагу: — Я мог бы ее всадить тебе в спину, и стоило бы!

— Ого! — воскликнул Гиз. — Да тут ловушка! Иначе к чему это требованиепродолжать, если Валуа все равно ничего приятного для себя не ожидал услышать.А я-то явился, — говорил этот здоровенный мужчина, незаметно отступая к двери,— я явился сюда как верный слуга короля, чтобы начистоту выложить всю правду испасти его и королевство. Свой меч я не взял с собой и кинжал не выну — этониже моего достоинства.