Генрих бросил на них быстрый взгляд. Здесь только те, кто вооружен, — хотялица пока скорее любопытствующие, чем враждебные. Впрочем, этим людям было бынелегко овладеть им: в глубине его протестанты сомкнули ряды, готовые ринутьсяему на помощь. Что касается фрейлин, то их словно ветром развеяло, и они,щебеча, наблюдали издали, как приближается гроза.

Карл, хотя и был пьян, ощутил вокруг себя эту пустоту, и внезапнаяпредгрозовая тишина взбесила его. — Вина! — прорычал он. — Я хочу пить скоролевой, пока она не свалится! Глядите все! Несмотря на все свое золото,свалится она, а не я.

Королева, едва ли поняв, что он говорит, продолжала сидеть неподвижно, какидол. А сам он, вероятно, устав от брани и богохульств, так отяжелел, чтозять-гугенот уже был не в силах поддерживать его, и оба, вероятно, упали бы.Кто-то подскочил и успел поддержать Карла. Генрих поднял глаза и неожиданноувидел перед собою лицо некоего господина де Моревера: оно было искаженоненавистью. В следующее мгновение еще кто-то оттеснил Моревера — Герцог Гиз.— Что это вам вздумалось, де Моревер! — торопливо проговорил он. —Убирайтесь-ка отсюда, да поскорее! Вот еще нашелся! — Он подхватил Карла.— Помогите, Наварра! На нас возложена миссия поддерживать престол и служитьопорой королю.

— Для того-то мы и явились сюда с нашими дворянами из Лотарингии и Беарна, —заявил Генрих тем же напыщенным тоном и так же выпрямился, как и молодойгерцог, который был высок ростом и белокур. Их взгляды скрестились поверхпьяного короля; время от времени им приходилось ставить его на ноги, когда онготов был совсем опуститься на пол.

— Посадите же меня рядом с Габсбургшей, — молил Карл Девятый, обливаясьслезами. — Ведь и я вроде как святой — посвятее вас. Вы же оба задирали юбкумоей толстухе Марго. Сначала ты, но тебя она бросила… — И он свалился наГенриха Гиза, а тот толкнул его на Генриха Наваррского. — Тебя она не бросит, —хныкал он, припав к груди своего зятя. — Она любит тебя, я тебя люблю, а нашамать мадам Екатерина даже очень тебя любит.

— Дьявол! — завопил он вдруг, ибо испанские священники опять напугали его:он успел уже об них позабыть. Но когда рассмотрел эти черные фигуры иперехватил их подстерегающий взгляд, ему стало совсем не по себе.

— Знаю я, чего вы от меня хотите, — бормотал он, повернувшись в их сторону,хотя они тут же снова скрылись. — Отлично знаю. Так и будет, в точности. Вы и вответе. А я умываю руки.

Он уже настолько отрезвел, что мог держаться на ногах без постороннейпомощи, поэтому герцог Латарингский и король Наваррский отпустили его. УГенриха руки были теперь свободны, и он оглянулся вокруг. Что-то изменилось втолпе у незримой черты — в ней чувствовались не только любопытство инастороженность. Угрожающе смыкалось теперь вокруг Генриха кольцо католиков,оно было в движении, ибо в задних рядах протестанты схватились с католикамиврукопашную, стараясь протиснуться вперед. Кое-кто из начальников взобрался настулья, только дю Барта, пользуясь своим ростом, командовал стоя. Вдругподнялся крик, никакое королевское присутствие уже не могло помешать всем этимлюдям нарушить установившееся было человеческое дружелюбие, и их прерывистое,бурное дыхание говорило о том, что последняя узда сорвана. Кровь неминуемодолжна была пролиться.

Как раз в решающую минуту позади Елизаветы Австрийской зашевелились дваиспанских священника. Они куда-то нырнули — и помост с креслом королевы безвидимой причины поехал как бы сам собой прочь из залы. Он двигался толчками ирывками, как движутся театральные декорации; так же двигались в началепразднества серебряные скалы, несшие на себе голого короля и других морскихбогов. Однако дело шло, и, подскочив в последний раз, седалище дома Габсбурговблагополучно перевалило через порог. Еще не закрылись двери, как все увидели,что чья-то рука откинула ковер, покрывавший помост, а из-под ковра с трудомвыползли на четвереньках оба испанских священника и, задыхаясь от усталости,поднялись на ноги.

Король Наваррский неудержимо расхохотался, и на его смех ни один человек взале не смог бы обидеться: до того он был весел и искренен. Он точно отмел всезлые помыслы и на время утишил в каждом его воинственный пыл. Это сейчас жепонял некий коротышка, отличавшийся несокрушимым присутствием духа; коротышкастоял позади всех на стуле, кое-кто знал и его имя: Агриппа д’Обинье. И тут жезапел приятным звонким голоском:

— Королева Наваррская, тоскуя, льет слезы на своем прославленном ложе изчерного шелка. Но разве мы знаем, что ждет нас завтра? — Так пойдемте же ипроводим к ней жениха.

Его песенка имела успех, однако для большей убедительности он перешел настихи:

На первый взгляд все это как будто и не имело никакого отношения кпроисходящему, разве только комическое; поэтому стихотворец вызвал всеобщийсмех и оказался победителем. Карл Девятый тут же заявил громогласно, что совсей свитой намерен сопровождать зятя Наварру к ложу сестры. И он взял за рукумолодого супруга. По другую сторону Генриха стал герцог Лотарингский; это быласамая захватывающая подробность всей сцены: бывший любовник провожает супруга кбрачному ложу молодой супруги. За ними рядами выстроились гости, без различиявероисповедания. Те, кто уже готов был начать драку, с удовольствиемсогласились на отсрочку, и шествие двинулось. Но по пути в него влилась большаятолпа фрейлин. Где бы процессия ни проходила, открывались двери и выбегализнатные дамы: они считали неудобным не принять в ней участие. Мужчины постарше,которые уже успели задремать, вскакивали от шума и тоже присоединялись, кто вчем был. Гордо выступал де Миоссен, первый дворянин, в сорочке и меховомполукафтанье, но без штанов. Впереди торопливо шла стража с факелами, освещаястаринные каменные переходы; уже почти никто не понимал, в какой части дворцаони сейчас находятся, и толпа колесила по одним и тем же коридорам, усерднораспевая:

— Тут! — наконец заявил Карл Девятый. Однако это была вовсе не та дверь.Словно огромный червь, шествие извивалось по тесным коридорам, пока наконец, недобралось до двери Марго. Тогда Карл обратился с последним напутствием ксчастливому мужу: — Ты счастливец, Наварра, ибо принцесса, славнейшая иблагороднейшая во всем христианском мире, уберегла для тебя свою невинность,чтобы ты ее похитил; она терпеливо ждала тебя, и вот, видишь, ты стучишься кней! — С этими словами он сам грохнул кулаком в дубовую дверь. Потом расцеловалзятя в обе щеки и заплакал.

Однако невеста не отворяла, хотя шум стоял такой, что разбудил бы имертвого. Наконец все затихли, прислушиваясь. Этим воспользовался герцог Гиз игромогласно заявил:

— Клянусь всеми святыми, а в особенности святым Варфоломеем! Будь это я,дверь сама бы распахнулась, ибо меня она знает.

И тут все поняли, даже те, кому это еще на ум не приходило, что Гиз обижен итеперь злится. А король Наваррский легко нашелся и ответил:

— Вы же видите, дверь только из-за вас не открывается, чтобы не вышлоошибки.

Но Гиз настаивал:

— Только из-за вас — она привыкла к лучшему.

Карл Девятый повелительно крикнул: — Всему свой черед! Сейчас впереди непоединок, а брачная ночь.

Несмотря на эти слова, оба кавалера принцессы Марго встали у ее двери вбоевой позиции: нога выставлена вперед, грудь — колесом, на лице угроза. Всяпроцессия, до последних рядов, замерла, женщины потребовали, чтобы мужчиныподняли их на руки: им тоже хочется увидеть соперников — Наварру в белом шелкеи Гиза в голубом, — как они впились друг в друга глазами и огрызаются.Конечно, не будь Гиз отвергнутым женихом, пришлось бы признать, что за нимнемалые преимущества: высокий рост, опасная ловкость, злая четкость черт — онисейчас тем грознее, чем обаятельнее представляются в обычное время. ОтветНаварры очень прост и состоит в одном: он в точности подражает Гизу; несмотряна небольшой рост, Генрих сейчас тоже кажется крупным хищником — играть онумеет. И тут же выставляет зверя в смешном виде, как будто нечаянно, но в этомвсе дело: зверь потягивается, изгибается, готовится к прыжку, Генрих дажестановится светлым блондином, и на подбородке у него словно развеваются желтыепрядки волос — до того совершенно подражает он изысканному северному говорулотарингца.